В связи с «Борисом Годуновым» складывается подобная, отмеченная лишь более крупным масштабом страстей и пылом полемики, ситуация.
Все рецензенты отмечают безусловный успех оперы Мусоргского у публики, и почти все они единодушно объявляют «Бориса» произведением несовершенным и не выдерживающим никакой критики. В этом пункте сходятся мнения критиков самых разных «лагерей»; стиль оперы равно неприемлем как для Лароша, Соловьева, Фаминцына, так и для «кучкистов» Стасова и Кюи. «Удар» направлен на так называемый «непрофессионализм» Мусоргского. Композитор Н. Ф. Соловьев, выступавший против Могучей кучки, воспринял «дикую и безобразную» музыку оперы как «сплошную какофонию». А. С. Фаминцын буквально «вылавливал» в опере параллельные квинты, неразрешенные диссонансы и другие нарушения «музыкальной грамматики», создающие «тяжелую, нездоровую, смрадную атмосферу музыкального созерцания г. Мусоргского» (Цит. по: 59, с. 35).
Более серьезные в аналитическом плане рецензии Г. Лароша дают возможность определить причину такого «двойственного» отношения к опере.
Статья «Бенефис Кондратьева в Мариинском театре» написана сразу после представления 5 февраля. Три сцены из оперы Мусоргского произвели на критика яркое и сильное впечатление: «Композитор, которому я мысленно советовал обратиться в бегство, поразил меня совершенно неожиданно красотами своих оперных отрывков; так что после слышанных мною сцен из «Бориса Годунова» я принужден был значительно изменить свое мнение о Мусоргском» (80, с. 120). Отмечая «самобытность и оригинальность фантазии», «могучую натуру» автора оперы, Ларош отдает ему неоспоримое первенство среди членов балакиревского кружка. Он обращает особое внимание на оркестр Мусоргского: все три сцены, по мнению критика, «инструментованы роскошно, разнообразно, ярко и крайне эффектно» (там же, с. 122).
Сразу после премьеры Ларош публикует лишь короткую заметку, более обстоятельная статья – «Мыслящий реалист в русской опере» – появляется несколько позже. И здесь критик не отрицает, что автор оперы – «крупный композитор, который может нравиться, может даже увлечь» (Цит. по: 59, с. 43). Похвалы постоянно прерываются оговорками о «школьных промахах», «коре невежества и претензии на оригинальность», «дилетантизме и неумелости», «скудости развития»; свежая непредвзятая мысль перебивается мыслью, обусловленной школой. Школа торжествует: «…невольно спрашиваешь себя, отчего артист, очевидно, потративший много времени и трудов на изучение средств оркестра и правил письма для него, не употребил хоть сколько-нибудь времени для ознакомления с гармонией, контрапунктом и теорией форм». «Прискорбно видеть, что нашему музыкальному реалисту даны большие способности. Было бы в тысячу раз приятнее, если бы его метода сочинения практиковалась только бездарными художниками…» (там же).
Новации в области музыкального языка, где Мусоргский намного обогнал свое время, не были приняты современниками в силу того, что не вписывались в европейскую традицию, соответствие которой являлось необходимым компонентом «национального» в опере. Это верно и для «Псковитянки». Данный вывод подтверждают рецензии Ц. Кюи и В. В. Стасова. Еще в безусловно положительных статьях Кюи, написанных до премьеры оперы, встречаются оговорки о «крупных недостатках» и «недостаточной музыкальности» оперы. В рецензии на три картины «Бориса» Кюи в духе «кучки» трубит о возникновении новой русской оперной школы. Особенно нравиться ему сцена в корчме; она «вполне удовлетворяет современному оперному идеалу (курсив мой – Н. С.) и по замыслу, и по выполнению»; в то же время в этой же статье критик сетует на «некоторую техническую неловкость в инструментовке» и вообще на «качество музыки» (76, с. 230). Отзыв на премьеру «Бориса», такой же двойственный, отличается от предыдущих и по тону. Мусоргский очень болезненно воспринял его, Стасов именно с него начнет в свое время список «измен» Кюи. Рецензия насыщена такими выражениями, как «рубленый речитатив», «разрозненность музыкальных мыслей»; Кюи считает оперу произведением незрелым, написанным слишком поспешно и несамокритично.
Оценка Стасова появляется позже. Стасов приветствует новую редакцию Римского-Корсакова, устраняющую «недочеты» и «печальные нехватки» оперы. Он также рассматривает творчество Мусоргского «исторически», связывая его с «послегоголевским реализмом в русском искусстве». Кроме реализма, критик считает «главной чертой физиономии Мусоргского» народность: «Мусоргский национален во всех самых крупных своих созданиях и именно в русской национальности черпает главную силу и вдохновение» (143, с. 182).
Реалистичное, «в формах правды» изображение народа, «глубокое воспроизведение бесчисленных оттенков народного духа» Стасов приравнивает к истинному «постижению истории», он считает самыми значительными «по концепции, по национальности, по оригинальному творчеству, по силе мысли» народные сцены «Бориса».